Расскажите о «русском» периоде в вашей карьере.
Я закончил училище при Большом театре (сейчас Московская академия хореографии. – Прим. ред.) в 1988 году, моими сокурсниками были Сергей Филин, Руслан Пронин. В то время, время перестройки, в театре танцевали только классику, а я хотел чего-то другого. Я устроился в Детский музыкальный театр имени Н. И. Сац, потому что он много ездил на гастроли. Также я танцевал в частном коллективе «Ренессанс балет», который базировался на старой классике, но одновременно ощущалось и студийное дыхание. Здесь хорошо платили. Выпала отличная возможность развивать несколько направлений. Классический репертуар я поддерживал в театре Н. И. Сац, а с коллективами пробовал новое.
Вы участвовали во многих конкурсах.
Балетные конкурсы дают артистическую независимость. Конечно, они очень политизированы. Но несмотря на это, новые знакомства и общение с другими танцовщиками – очень полезный опыт. Всем рекомендую.
На ваш взгляд, проблема политизированности сейчас как-то решилась?
Думаю, нет. Каждое соревнование в той или иной степени остается зависимым. У каждого своя история, традиции, команда и жюри. Система объективности к искусству не применима. Представим, что человек имеет российский бэкграунд и он судья. Он знает «Жизель» в исполнении Максимовой, Бессмертновой. У него в голове сформирован стереотип. И вот он видит другое исполнение на конкурсе и говорит: «вульгарно», «не по канонам», «не классически». И это не потому, что так оно есть, а потому, что противоречит его непоколебимым представлениям. Например, мне не нравится исполнение «Раймонды» Сильви Гиллем. И я осознаю, что мое неприятие – вкусовщина. Именно поэтому я предпочитаю судить как можно реже.
Почему вы уехали из России?
Уехал я в Америку в 1997 году, мы с труппой три с половиной месяца были там на гастролях. Мы были очень хорошо приняты. Нам говорили: «Используйте момент» – ведь мы получили отличные отзывы. В конце 90-х русских танцовщиков в США было немного. Мне к тому времени надоело метаться между коллективами. Мы поехали в Америку с Московским фестивальным балетом, и остались в городе Цинциннати, а чуть позже подписали там с женой контракт на пять лет. Мы танцевали интересные вещи, изучали Америку, учили язык, разбирали структуру их балетной сферы. Прекратилась эта беготня по коллективам и городам, мы остались в Цинциннати. Но постепенно становилось тесновато.
Позже мы организовали Гала международных звезд в Цинциннати. И этот опыт мы пронесли через десять лет, каждый год реализовывая и развивая этот проект.
Я получил должность артистического директора Joffrey Academy of Dance. Восемь лет я проработал в этой школе. Мы с женой начали руководить заведением на нулевом этапе развития. Под конец у нас было 700 человек студентов от 17 до 20 лет. Выступали мы на крупнейших площадках Чикаго. Мы преподавали, ставили балеты, делали экспериментальные вещи, все это хорошо продавали. И многие не понимали, как молодые танцовщики, которым очень мало платят, показывают такой хороший уровень. В компании начали происходить структурные изменения, которые мне не нравились.
Теперь мы открыли свою школу. О наборе заявили через Facebook. Спустя два-три дня после того, как мы объявили о создании летней школы NBA ballet, из всех штатов страны приехало 47 человек, позже еще 22. Это было хорошее начало. Мы участвовали в конкурсе Youth America Grand Prix, где получили много призов, а в мае танцевали спектакль «Золушка», который имел огромный успех в Чикаго. Сейчас у нас «Щелкунчик» – новый большой проект с эффектными костюмами и декорациями, родившийся благодаря взаимодействию с танцевальной школой неподалеку от Чикаго.
В чем задача вашей школы?
Так как государство нас никак не финансирует, наша первостепенная задача – это поддержание финансовой устойчивости и сохранение хорошего артистического уровня. В школе два направления: полупрофессиональное и профессиональное. У нас есть программы для разных учеников. Кто-то берет занятие балетом, джазом и contemporary и больше ничего от жизни не хочет. Мы не настаиваем. Кого-то особенно талантливого мы агитируем на более плотное образование и следим за его успехами. Все зависит от интереса и одаренности того или иного студента. Они часто видят сцену, участвуют в конкурсах, а по окончании вполне могут идти работать в театр.
Я правильно понимаю: чтобы стать артистом балета в Америке, нужно быть богатым человеком?
Поначалу, да. Но как только я вижу способного мальчика или способную девочку, стараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы организовать им комфортное обучение. У нас существует специальная система скидок.
Какова ваша методика обучения?
Мы базируемся на русской школе балета. Она наиболее функциональная и результативная, на мой взгляд. Где-то с 13-14 лет мы предлагаем адаптированную систему занятий, где показываем приемы владения пальцами и музыкального восприятия. Здесь уже мы знакомим с известнейшими постановщиками и их балетами не только в теории, но и на практике.
Вы дарите своим ученикам веру в то, что все возможно?
Мы даем жизнь в творчестве ребятам, чье танцевальное будущее в больших театрах Америки и мира по разным причинам невозможно. У нас они все работают над формой, линией, чистотой исполнения, а дальше уже делают упор каждый на свою особенность. Например, на развитие актерских данных. Балет стал эклектичным. Недостатки скрываются достоинствами. Например, Марго Фонтейн. Вроде и стопы не балетные, и позиции недостаточно точны, а из зала невозможно было выйти, как она гипнотизировала. А чем, никто не знает. Магией живого театра владеют немногие.
Мировая премьера спектакля «Щелкунчик» состоится 1 декабря в Чикаго.
