В 2018 году прима-балерина Дарья Павленко на пике карьеры уходит из родного Мариинского театра, но не из профессии. Сейчас она сотрудничает с театром Пины Бауш, репетирует с солистками Театра балета Якобсона и уже сама выходит в премьере Дмитрия Гуданова Le Pari в партии Жорж Санд. А скоро выйдет в миниатюре Ролана Пети «Гибель розы» и в специально поставленном для нее хореографом Раду Поклитару номере Liebestod на музыку Рихарда Вагнера из оперы «Тристан и Изольда».
Автор: Ольга Угарова
Фото: Алиса Асланова
Стилист: Диана Клочко
MUAH: Мария Быстрова
Дарья, почему вы в одночасье на пике формы ушли из театра? Как вам далось это решение?
Тяжело. Театр – такая структура, которая много дает, но и забирает гигантскую часть тебя. Ты уже не думаешь о себе: важно только то, что нужно театру. Однажды желание перевернуть страницу и открыться новому опыту стало нестерпимым. Я долго обдумывала этот шаг, боялась, переживала и пролила немало слез. Но уже было невозможно избавиться от ощущения давления, и я выбрала себя. Как только все разрешилось, я вздохнула и снова поверила в свои силы.
Был ли план, когда вы забрали трудовую книжку из театра?
Нет (смеется). Конечно, я не собиралась уходить из профессии, но уходила в какой-то степени в никуда. Сначала поступила в консерваторию и думала, что наконец немного отдохну. Но не тут-то было! Сразу пошли гала – в Китае и в Италии – потом начались репетиции балета «Бахчисарайский фонтан» в Самаре, в котором я принимала участие как балетмейстер-постановщик.
А после случился Вупперталь: вы присоединились к компании Театра Пины Бауш, хотя классические танцовщики с таким бэкграундом, а тем более прима-балерины никогда не оказывались в числе труппы. Как вы туда попали?
Это все до невозможности просто. Я написала письмо художественному руководителю дирекции театра Роберту Штурму с просьбой о возможном просмотре. Меня пригласили. Я поехала в Дюссельдорф, где со мной два дня работал репетитор труппы. Дальше тишина. Прошло полгода, и я получаю письмо, в котором мне предлагают позицию приглашенной танцовщицы в спектаклях «Синяя борода» и «Семь смертных грехов». Это все было, как во сне!
Многие прима-балерины и звезды хотели бы выйти в спектаклях Пины, но мало кому удается. Как вы думаете, почему пригласили именно вас?
У Пины нет в принципе танцовщиков условного кордебалета и прим: у нее все главные. Важно иметь установку внутри, что ты часть целого – такой же, как и все остальные, а потом принять эти правила игры. Ты не можешь предъявить права даже на основную часть труппы. Важно желание учиться, быть наравне со всеми, готовность впитывать информацию как ученик. После пары репетиций я поняла, что не готова сразу даже впустить в себя эту хореографию – нужно было очень много работать, чтобы тело и голова поверили в тот мир, который предлагался.
Было сложно?
В первые дни я вообще выглядела как инопланетянин. Вспомнить хотя бы классы: когда на середине я надевала пуанты, на меня устремлялись взоры артистов, потому что для них это было какой-то дикостью — они не то что в касках не работают, даже балетные туфли — уже перебор. Потом мне нужно было привыкать быть частью команды: ты не можешь тянуть одеяло на себя, но при этом должен не потерять индивидуальность – такую синергию очень ценят в Театре Пины Бауш. Кстати, мне очень помогли мои кордебалетные навыки, заложенные в меня еще на старте работы в Мариинском, ведь статус примы я обязана была оставить «за бортом». Очень яркий пример из нашего репетиционного процесса: в спектакле «Синяя борода» есть многократные повторы фразы – мне надо было ловить это ощущение мантры, чтобы выйти с артистами на одну волну и стать с ними единым целым. Да, было сложно, часто – мучительно, но фантастически интересно.
Не приходило сожаления, что вы поздно попали к ним?
Я ни разу об этом не задумывалась. Они со мной так репетировали, будто мне 20 лет и я молоденькая девочка, которая может все хватать и впитывать.
Чему они вас научили?
Вупперталь поменял мое отношение к пространству театра и спектакля. После работы с ними я еще больше начинаю видеть фальшь. Они очень честны и в том, что делают на сцене, и в жизни. Честность в профессии во всем: начиная со сценографии и заканчивая эмоциями артистов, что делает их театр настоящим – его можно ощутить физически, попробовать, потрогать. И на это работает все: от пластики, вербальных вставок, криков, которым тоже надо было учиться, до сценографии, гвоздик или куска мостовой с вупператальской улицы вместо балетного пола. Если бы мы могли напитать классический танец такой искренностью, он мог бы дальше жить и жить.
Вас учили наполнять этой честностью партии в Мариинском?
Мой педагог Елена Викторовна Евтеева говорит, что нет: «Дашка сама делает», – а я убеждена, что это она в меня вложила. Именно Елена Викторовна научила меня использовать не только ноги, но и все тело: руки, шею, мельчайшие повороты головы — все это дает важнейшие нюансы к интонации и полутона образа, которые впитывает зритель.
А сцена всегда оголяет…
Да, неправда всегда ощущается в зале. И в репетиционном зале – тоже! Я сейчас пытаюсь донести до своих учениц, что важны не только туры – важно то, что ты вкладываешь между ними. И я благодарна Елене Викторовне, которая передала мне это понимание. Сцена не должна выглядеть как фабрика. Нужно наполнять партию, думать, что было с героем до выхода на сцену, а что — после, как провести драматическую линию через весь спектакль, проработать характер своего персонажа. Нужно больше, чем просто улыбнуться в этом эпизоде, а в другом сделать бровки домиком. Да, сейчас театральная жизнь другая: если раньше можно было месяцами готовить роли, то сегодня две-три недели – уже подарок. Но это не значит, что нужно превращать артиста в штамп, а танцовщику – перестать искать.
Когда на вас смотришь, полное ощущение, что вы рождены для постоянных поисков, исследований. Так было определено с самого начала?
Когда я в 1996 году попала в Мариинский театр, меня поставили в кордебалет. Но закончила я Академию Вагановой с пятеркой, поэтому мне дали педагога, чтобы постоянно репетировать какие-то соло. Моим педагогом стала Габриэла Трофимовна Комлева. Надо сказать, что тогда это и был настоящий экзамен на выживание, по сравнению с которым экзаменационная комиссия в Академии – просто репетиция. Целыми днями я была занята в кордебалете, а вечерами и ночами мы что-то набирали с Габриэлой Трофимовной. Буквально на второй год в Петербург приехал Алексей Ратманский ставить три одноактных балета: «Поэму экстаза», «Средний дуэт» и «Поцелуй феи». А мне так хотелось пробовать все новое, что я оказалась во втором составе «Среднего дуэта», хотя набраны были одни солисты. Он был удивлен, что я быстро схватываю. Поразительно, но я помню весь порядок даже сейчас! Поэтому сначала была классика, а потом к ней постепенно добавлялся современный язык.
Вы танцевали много современной хореографии. В вашем репертуаре были работы Уильяма Форсайта, Джона Ноймайера, Дэвида Доусона. Что они вам дали?
Сделали интереснее все мои классические роли, хотя опыт давался иногда тяжело. Сначала из-за классической базы ты как будто консервируешься, и все идет трудно. А потом вдруг происходит квантовый скачок, и ты наоборот интенсивнее используешь свои возможности. В результате владение телом переходит на другой уровень. Вообще, мне кажется мои главные партии те, которые обогатили меня, расширили кругозор и менталитет. Они позволили мне находить свой образ в «Лебедином озере», «Раймонде», «Шопениане» – где угодно, потому что каждый раз открывали мне мое тело заново, снимали мои рамки (которые часто мы сами себе ставим) и самое главное – стеснение.
Неужели вы когда-то стеснялись на сцене?
Никогда (смеется). В моей истории случались и казусы на сцене: как-то в театре «Ковент-Гарден» во время выступления оторвалась лямка костюма – пришлось заканчивать эпизод с оголенной грудью, а совсем недавно на спектакле «Синяя борода» Пины Бауш с меня случайно слетела ночная рубашка, и я дотанцовывала в трусах. Даже мысли не было остановиться и убежать (смеется). Для меня спектакль равноценен выходу в астрал. Помню, как я танцевала в «Весне священной» Нижинского. Для меня это было каким-то забытьем. У тебя ощущение, что ты соль земли: стоишь в центре мироздания и аккумулируешь в себе всю энергетику вселенной. Я каждый раз аж тряслась от нетерпения станцевать финальную «пляску», на которой ты умираешь и отдаешь все. Делая последний круг, я уже кричала, потому что даже дышать не могла.
Как вы передаете это ощущение театра и сцены своим ученицам в Театре Якобсона?
Я много говорю, и еще больше показываю. Когда мы готовили адажио Фригии из балета «Спартак», я выплеснула все, что могла: про любовь, ненависть, предательство. Выбивать из артиста то качество или ту эмоцию, которую нужно, совсем непросто. Они могут правильно чувствовать и понимать, но научить их обличать внутреннее состояние в форму — это много усилий. При этом я все время учусь находить необходимые слова и краски, которые работали бы индивидуально для каждого человека, нужный тон, чтобы достучаться до него. Мы выучены правильно, но тела действуют по-разному – нельзя работать со всеми одинаково.
У вас хвататет терпения?
Я всегда репетирую так, как хотела бы, чтобы репетировали со мной. Мне приходилось пропускать через себя разное: да, была любовь, но случались и унижения, и уничтожения, и ненависть, после чего ты чувствуешь пустоту и земля уходит из-под ног. А мне важно дать ученику веру в себя и в свои силы. Это главное! Все остальное — пустяки.
В стране, где классические традиции выступают в роли диктатора, кажется, будто после театра нет света. Но вы своим примером опровергаете эту аксиому. В ноябре вам исполнилось 42 года, вы артист-фрилансер, педагог, а еще все время наращиваете свой танцевальный опыт. Кроме Вупперталя, недавно в Астрахани исполнили партию Жорж Санд в балете-посвящении Фредерику Шопену, в планах – миниатюра «Гибель розы» Ролана Пети, на которую вам передали права на два года. Ваша жизнь идет на повышенных оборотах. Вы всегда были такой?
Бешеной? (смеется). Я просто не люблю хандрить. Невозможно сидеть в луже жалости к себе: ты никогда ничего не добьешься. Надо все время находить в себе внутреннюю силу встать, идти и бороться за себя. Я стараюсь учить этому не только учениц, но и своих дочек. Чем бы они не занимались, когда вырастут, это умение точно им пригодится.
Что для вас балет?
Это выражение смысла моей жизни. В свой танец я вкладываю очень много себя, даже если это сюжетный спектакль, где лейтмотивом, конечно же, выступает мой персонаж. И так я работаю не только на сцене, но и в зале: каждый раз даже на репетиции я проживаю свою роль. И сколько у меня хватит сил и жизненной энергии, сколько я была бы нужна на этом поприще, столько я бы хотела это делать. Балет – большая часть моей жизни и она мне очень нравится.
Дизайнеры:
RUBAN
Atelier Biser
Fashion Rebels
