Осенью в Петербург, чтобы поставить танец на музыку древнерусских распевов, приехала Клаудия Кастеллуччи. Одного из ведущих современных хореографов принял Дом Радио Теодора Курентзиса, где была на месяц открыта танц-резиденция. Финалом большого семинара и лаборатории стала постановка «Новый обычай», в которой приняли участие русские танцовщики и артисты компании самой Кастеллуччи Mora. Сопровождением стали распевы Валаамского монастыря в исполнении хора MusicAeterna.
Интервью: Ольга Угарова
Фото: Люда Бурченкова
Свою работу для MusicAeterna вы назвали «Новый обычай». Почему?
Это название не только нашего танца, но и программы – всей лаборатории с русскими танцовщиками, которая стала для нас постановочной базой. Обычай – это очень важное слово в итальянском языке: оно определяет способ бытия. Но оно еще и обладает одним корнем со словом «одежда» и «наряд». Когда я говорю в своем танце «Новый обычай», я имею в виду, что он как будто надевается, и ты начинаешь идентифицировать себя с чем-то новым.
Как это новое состояние достигается?
Задача нашего танца – сменить в широком смысле место. И здесь мы говорим не столько о физическом пространстве, сколько о временном параметре: танец действительно способен изменять время.
Название связано и с новой для вас православной музыкой – певческой традицией Валаамского монастыря, основанной на знаменных, византийских и других древних распевах?
Да, работая с таким музыкальным материалом, мы действительно занимаемся новой для нас вещью и погружаемся в новый обычай. Конечно, у католиков и православных – один исторический контекст, но распевы Валаамского монастыря далеки от нашей традиции. Наш танец для меня и моих танцовщиков Mora стал возможностью войти в это новое пространство. Но чтобы погрузиться в ткань музыки, мы должны были надеть «новую одежду» – ту, которая принадлежит далекому от нас прошлому – по-настоящему. Знаменные распевы — часть литургии, и мне было важно подойти к проекту не просто исходя из любопытства, а с большим вниманием и глубиной. Таким образом мы узнавали для себя новую форму, пропуская ее через себя.
Когда вы впервые услышали древнерусские распевы?
Где-то полтора года назад, и с тех пор приехать сюда было моей мечтой. Тогда я сразу подумала: очень важно поработать с этими гармониями на той земле, которая их породила, а именно – в России. Размышляя над танцем, я безусловно считала, что мне нужно будет оставить Италию и побыть здесь. Так мы начали переписку с Домом Радио: до этого они мне уже предлагали провести в Петербурге лабораторию на другую тему, а я выступила с идеей поставить танец с участием моей компании на литургическую музыку. И мне очень хочется поблагодарить дирекцию и Теодора Курентзиса – всех, кто сделал мой приезд в Петербург возможным. Да еще на месяц – это невероятный подарок, ведь с искусством надо проводить время.
Как вы работали с текстами и музыкой, которая вам совершенно не была знакома?
Это был длинный путь. Еще до своего приезда я десять месяцев была на связи с директором хора Дома Радио Виталием Полонским. Благодаря ему, мы получили записи распевов, которые помогли нам с танцовщиками погрузиться в музыку и сделать транслитерацию текста. Кстати, в нашей постановке очень важно, что певцы выступают вместе с танцовщиками.
Но ваш танец все-таки не литургический.
Совершенно верно. Хотя отдельные сцены могут напоминать процессии. Да, мы имеем дело с пением, которое используется в литургии, но используя выражение «новый обычай» мы имеем в виду, что с помощью нашего танца занимаем эту форму, оккупируем ее, относясь к ней с абсолютным уважением, но это не литургия и не ее пластическое выражение. Я разделяю эти смыслы: то, чем занимаюсь я, не является «спасением» – скорее формой познания мира и вещей. Кстати, поэтому вместе с танцовщиками в Петербурге мы разбирали итальянские и русские слова буквально филологически: переводили термины и определения, анализируя их с лингвистической точки зрения – все это помогало понять природу танца с самых разных сторон.
В контексте вашего творчества звучит понятие «интуитивного танца». Что стоит за этим?
Я безоружна перед лицом танца: единственный мой источник – это музыка, которая диктует движение. Я пытаюсь интерпретировать то, что диктует мне музыка. За моей спиной нет никакой поддержки в виде опоры исторического или школьного типа. Даже мое образование касается больше визуальной сферы. Поэтому мой танец интуитивный: под словом «интуиция» я понимаю ситуацию, когда предоставляю себя в полное распоряжение музыки и меня не беспокоит история танца или аспекты оригинальности. Мной руководит импульс, который дает мне музыка.
Тем не менее хореография Клаудии Кастеллуччи лишена спонтанности и хаоса. Более того, она бывает даже математического толка. Это чувствуется и в тексте «Нового обычая» с четким рисунком, геометрической композицией и жесткими структурами.
Значение прилагательного «интуитивный» не стоит скрещивать с определением «наивный» или даже «простой». За моей интуитивностью стоит большая подготовка. Вы совершенно правы: «интуитивность» – это не что-то спонтанное или необработанное. Мой танец наполнен сознанием: да, это что-то новое, но внутри него много опыта. Возможно, поэтому в моей работе мне чаще ближе танцовщики с классическим образованием: они, как правило, очень точны в исполнении и детальны в своих жестах и движениях.
А казалось бы, танцовщики contemporary dance должны быстрее впитывать современную хореографию – просто из-за наработанного опыта, в отличие от классиков, которые вступают на Terra Incognita.
Да, но он им и мешает. Часто на них давят формы, которые уже были приняты их телесностью. Им сложно оставить свои знания и перейти к новому обычаю. Конечно же, я не прошу забыть то, что у них уже есть – я настраиваю на познание новых форм, для чего нужно отойти от «привычки». Как правило, классическим артистам, которые желают открыться иным возможностям танца, сделать это легче. И здесь важно сказать, что формы не приходят извне – они, наоборот, появляются изнутри.
То есть у танцовщиков с классическим бэкграундом вы находите больше пластичности и внутреннего любопытства?
Именно так. Я думаю, что современные танцовщики часто шокированы моим танцем. Иногда он вызывает у них внутренний скандал , потому что движения кажутся им слишком жесткими, точными, формальными и лишенными экспрессивности, к которой они привыкли.
Параллельно с вашей лабораторией в Доме Радио шла открытая программа. Одна из встреч была посвящена эссе немецкого драматурга и новеллиста Генриха фон Клейста «О театре марионеток», в котором он говорит, что для создания новой формы нужно отказаться от предыдущего знания, но не утрачивать его полностью. Это может считаться ключом к вашей хореографии?
Да. Труд фон Клейста вообще фундаментален для восприятия нашей философии. К слову, для меня было очень важным сделать лабораторию в Доме Радио открытой для зрителя. Мы пытались показать различные пути понимания нашего танца, и они охватывали не только устные разъяснения. Участники встреч рисовали дым, пытаясь скопировать его меняющуюся форму, изучали жесты, которые сопровождают человечество с первого дня его появления, анализировали 10 правил режиссуры вместе с моим братом Ромео Кастеллуччи по Zoom. Вся эта программа давала ключи к тому, что делаю я и моя компания Mora.
Вы уже бывали в Москве, а в Петербурге – впервые. Какие у вас ощущения от города?
Меня сразу поразила вода и архитектура: мне кажется, это важнейший параметр для Петербурга. Все как будто соизмеряется именно с ним – масштабным и величественным.
У города есть свой собственный, очень сильный характер, и я чувствую, что он мне далеко не чужд – как и страна в целом. Возможно, потому что я связана так или иначе с русской литературой, искусством, феноменом икон. В моей жизни очень важна фигура великого интеллектуала Павла Флоренского: его труды колоссально повлияли на мой личностный и профессиональный рост. Более того, он до сих пор продолжает формировать меня. Особенно мне близко то, что он пишет по поводу временного измерения.
Время – это то, что вас больше всего интересует в вашем творчестве?
Для моего искусства это основное измерение: танец, который я создаю, занимается временем.
