До своего прихода в Мариинский театр я был свободным художником. У меня были очень успешные периоды, когда продавались картины и проводились выставки . Но ближе к концу 1990-х гг. я практически бросил заниматься живописью и начал искать себя в других профессиональных областях. Ближе к 2000-м очень хорошие люди, которые принимали большое участие в моей судьбе, предложили пойти поработать по профессии в мастерские Мариинского театра. Тогда еще о театральной фотографии речи вообще не шло – я занимался исключительно декорациями. Те годы были очень для меня плодотворными: с кем я только не поработал! Даже принимал участие в сценографии балета «Щелкунчик» Михаила Шемякина. Если сейчас оглядываться назад, то это время вспоминается как период, наполненный большим количеством творчества. Кстати, мои первые впечатления о спектаклях были очень нестандартными, ведь художники могут оказаться на сцене на полу, или на большой высоте – там, куда зритель не заберется никогда и откуда никогда ничего не увидит. Можно было что-то писать, когда параллельно шел прогон и генеральная репетиция – все это очень интересно.
Театральными сюжетами я заболел лет 11-13 назад. Поначалу я принципиально рассматривал этот вид съемки как нечто безликое. Я категорически не снимал солистов и происходящее на сцене. Мне казалось, что это уже снято, а у солистов – миллион фотографий. Я хотел фиксировать театр и не знакомился ни с премьерами, ни с кордебалетом. Снимать было очень просто: я работал художником, а когда ты носишь заляпанную краской спецодежду, на тебя люди не обращают никакого внимания. Если надеть костюм дорожного рабочего, вас не заметят, даже если в упор подойти. Я несколько лет так ходил — снимал театр как таковой. В то время у меня было много фотографий размытых спин и рук. А потом этот период плавно завершился. Хотя я даже старался отдалить этот момент. Для меня было проблемой переключиться на что-то новое, ведь снимать просто балерину, завязывающую кроссовки, и портретировать конкретную танцовщицу — это два разных взгляда. Мне было трудно, я старался отбиться от этого. А потом как-то махнул рукой, и все пошло естественно. Так я познакомился с Дианой, Ульяной и многими-многими другими.
Диана Вишнева
Когда я познакомился с Дианой, я быстро переключился. А все началось с того, что меня пригласили снимать репетиции, и именно в тот момент, когда в зале были только хореограф и солист. Я старался держать дистанцию, не лезть, потом это расстояние сокращалось. Сначала я снимал постановки и репетиции, а проекты с солистами, ставшими друзьями, начались только потом. С Дианой мы отсняли, можно сказать, целый исторический пласт, с Ульяной, к сожалению, многое не успели осуществить, потому что она ушла со сцены, с Машей у нас тоже очень много чудесных душевных совпадений — я очень надеюсь на то, что мы мы именно дружим с ними.
Ульяна Лопаткина
В детстве я снимал довольно много. Ходил в студию, где учили самому важному — смотреть на мир. Однажды глубокой осенью у нас была пленэрная съемка. Летели огромные платановые листья. Я хотел снять на длинной выдержке аллею парка. Мне повезло — подул ветер, и эти летящие листья создали волшебную картинку. На всю жизнь запомнил этот момент неожиданного чуда. Когда я начал заниматься фотографией на стыке 1990-х и 2000-х гг., я уже не обращался к пленке совершенно. Мне показались очень интересными возможности цифровых камер и цифровых кадров. Примерно тогда же пришла идея рисовать по фотографии. Но несколько лет я никому не показывал эти работы: мне казалось, что все ужасно, выглядит как зрительная простота и откровенная манипуляция, а сейчас таких картинок много, хотя я редко рисую. Эскизы, графика и какие-то снимки годами копятся в скрытой папке. А параллельно идет обычная фотографическая жизнь. Она очень интересна и глубока. Я снимаю театр во всех его видах: репетиционных, в студиях, сцену – все-все-все, что есть в театре. Снимаю еще дочку свою. На этом все. По-моему, больше ничего не умею.
В конце 1990-х в Петербурге произошло одно грандиозное событие — в город приехала легендарная Дебора Турбевилль: у нее был проект с Мариинским театром. И вдруг она решила набрать почти трехмесячный курс для фотографов. Собрала группу, я туда попал, как ни странно. И начала нам что-то объяснять, совершенно ничего не показывая и не объясняя технологии фотографии. Рассказывала, что в свое время плохо прикрутила объектив, поэтому кадры получились размытыми, и так она попала на мировой олимп. Много говорила о любимых режиссерах, книгах и фотографах, которые произвели на нее впечатление. Давала листать альбомы. Вспоминала о своих почти жизненных ситуациях на съемках в Петербурге, Париже, Америке. Было удивительное время. Мне до сих пор непонятно, что она в нас нашла, когда отбирала аудиторию. Сейчас Деборы уже нет на этом свете, но я ей очень благодарен, потому что в конце концов она попросила принести хоть что-нибудь из того, что мы делали. Все старались принести что-нибудь правильное и аналоговое, потому что мастер снимала только на пленку. А я не владел этой техникой и привез какие-то свои совершенно дурацкие рисунки на базе театральных кадров. Очень размашистые, ужасные (Смеется). Дебора спросила, чем снимаю, я ляпнул про цифру. Она рассмеялась и сказала, что в принципе можно и так. На вопрос, добавлять ли какие-то элементы этим фотографиям, или оставить все, как есть, она ответила, что это решает сам художник.
Все началось лет семь-восемь назад, когда в Академии русского балета им. А.Я. Вагановой мне предложили вести курс театральной фотографии. Я к этому делу подошел с большим энтузиазмом и попытался составить серьезный учебный план. Пока все прописывал на бумаге, руководство охладело к этой теме. Тем не менее у меня осталось очень много наработок и размышлений, которые пригодились на подобном проекте фестиваля Dance Open. Там курс был небольшой, но участники имели возможность снимать, а это важно. А то, что мне хотелось, мы отложили на фестиваль Context, где все и воплотили в жизнь. Я хотел дать возможность не только снять, но и осмыслить материал. Приходилось после работы на вечернем спектакле рано утром с уже отобранными готовыми кадрами являться в аудиторию и обсуждать их, рассматривать и анализировать. Потом у нас добавились съемки на репетициях. Я хотел, чтобы лаборатория была очень интенсивной, и у нас это получилось.
Текст Ольга Угарова
Фотографии в статье Марка Олича
Портрет Марка Н. Воронова
